Будаг — мой современник - Али Кара оглы Велиев

— Вы что, его знали?

— В годы иные мы батрачили в доме, который принадлежал его брату.

— И лично знаете Гасан-бека… А чем он тогда занимался?

— Чем занимался — не знаю. Но он помог моему отцу спастись от преследования властей!

— Мусаватских властей! Наверно, имел влияние на них?

— Не все, кто жил в те годы в Азербайджане, служили мусавату! Короче, я попрошу вас дать мне подробную справку, по какому обвинению изолирован Гасан-бек и где он сейчас находится.

— Справку? — Оценивающим взглядом Балаев смерил меня с ног до головы. — Видите ли, следствие по делу вел сам начальник отдела, а я только произвел конфискацию имущества.

— Но ведь архив сохранился.

— Законченные дела отсылаются на хранение в центральный архив. Но я, конечно, могу затребовать дело, если на то будет ваше письменное распоряжение. Подготовить соответствующий документ?

— Готовьте! — попросил я, хотя был не совсем уверен, что за словами Балаева не кроется какого-нибудь подвоха. Как я тут же убедился, он использовал мою просьбу как зацепку, чтобы выяснить собственные вопросы.

— Товарищ Деде-киши оглы, когда же получат работу прежний директор сельхозтехникума и Ходжаталиев?

— Ходжаталиев, как вам, наверно, известно, уже заведует хлопкосборочным пунктом в Хындрыстане, а бывший директор техникума может сам за себя похлопотать, не маленький.

Я надеялся, что сейчас Балаев уйдет, но он не намеревался прерывать разговора.

— Хотел вас уведомить вот о чем, — начал он снова. — В селе Багбанлар орудует некий Багбани или молла Мамед, который постоянно собирает вокруг себя жителей села и отвлекает от полезного дела, ведет религиозную пропаганду. А председатель сельсовета Бахшали не только не принимает мер против проходимца, но и сам частенько выслушивает проповеди этого Багбани!

— Позвольте усомниться в ваших сигналах! Бахшали — член партии с семнадцатого года!

Балаев усмехнулся:

— Но это факт!

— Вы что же, видели это собственными глазами или вам кто-то рассказал?

— Источники информации не имеют никакого значения, — сухо заметил Балаев, заложив руки за широкий ремень, которым была подпоясана его гимнастерка.

— Хочу вам прочитать стихи самого Багбани, товарищ Балаев! — И я прочитал наизусть:

Сам с любимой повидался,

С глазу на глаз,

Чужие речи — сплетни,

Способные разрушить дом твоего счастья…

Вот какие стихи! Так что не следует верить сплетням! Лучше самому досконально узнать, чтобы не прийти к поспешным выводам, которые часто бывают причиной непоправимых бед!

Балаев слушал внимательно, его глаза с бесцветными ресницами смотрели с холодным любопытством, иногда мне чудилась в них насмешка.

Меня передернуло от необъяснимой брезгливости, но я решил подавить ее в себе.

— Тот самый Гасан-бек, — продолжал я, — о котором я вас расспрашивал, сделал много доброго людям. Я могу поклясться, что тут не обошлось без козней наших врагов или недоброжелателей.

— У меня просьба к вам, — сказал вдруг Балаев, словно весь предыдущий разговор его не касался, — освободите моих сотрудников от собраний и летучек, им некогда работать!

— Если это в интересах дела, что ж, пойдем навстречу. Что еще? — Я не сводил с него взгляда, стараясь угадать, что он думает.

Он потер впалую щеку чисто выбритого лица и промолвил:

— Почтальона червендской почты хотят перевести в хындрыстанское отделение. Если возможно, пусть Мисира оставят на прежнем месте.

— Поручу начальнику почты. («Что за глупая просьба», — подумал я.) Еще что?

— У меня все.

— Тогда, пожалуйста, не забудьте о моей просьбе в отношении Гасан-бека.

* * *

Когда Балаев ушел, я позвонил домой и сказал Кеклик, что завтра вместе с Нури и его семьей поедем в Шушу; предупредил, что сегодня буду дома поздно, так как мне предстоит командировка.

Вызвал фаэтон и поехал в Багбанлар.

…Когда подъезжали к селу, солнце садилось за вершину Абдулгюлаблы. Бывший бекский дом был разрушен: двери, оконные рамы, настил полов разобрали и унесли местные жители. Некогда огромный плодоносящий сад был вырублен, цветники вытоптаны крестьянами, раньше работавшими на бека. Паровая мельница была разграблена, машина куда-то унесена.

В сельсовете никого не оказалось; мне сказали, что председатель уехал в соседнее село. На мой вопрос, где дом Багбани, какая-то женщина сообщила, что и Багбани уехал в Гусейнбейли на похороны.

— А кто умер?

— Сегодня ночью убили секретаря комсомольской ячейки.

— Где? Когда?

— В постели, когда спал, пятью выстрелами…

Я заметил, что женщина, разговаривая с нами, не закрывала лицо платком. Говорила с достоинством. Я подумал о том, что она, наверно, уже забыла о чадре навсегда.

Я поблагодарил ее и велел фаэтонщику ехать в Гусейнбейли.

На кладбище собрались все жители села. Худой, аскетического вида старик читал заупокойную молитву. С трудом я узнал в нем Багбани, которого видел много лет назад.

Печальная церемония подходила к концу, когда среди молящихся я заметил Бахшали. «Значит, все, что говорил Балаев, правда? Эх, Бахшали, Бахшали! Как ты подвел меня и себя!» Я собственными глазами видел молящегося Бахшали, повторявшего за Багбани слова из Корана!..

Молчать было нельзя.

Когда Багбани кончил читать молитву, я подошел к открытой могиле.

— Товарищи! — тихо произнес я. — Вот первая жертва подлых убийц. Бандиты пролили кровь честного человека, который знал, кто истинные друзья трудового народа. Именно поэтому они избрали его для подлой расправы. Сейчас, когда особенно обострилась в деревнях классовая борьба, большевики подчеркивают, что врагам Советской власти нет и не будет пощады! И оттого наши противники злобствуют, зверствуют. Но колхозный строй, вопреки предсказаниям врагов и злопыхателей, утвердится на нашей земле! Не оставим неотомщенной кровь комсомольского вожака!

Слова мои были выслушаны с вниманием.

После похорон Багбани взял меня под руку и пригласил в свой дом; следом за ним шел Бахшали.

— Скажите, и в других селах убивают людей? — спросил Багбани, перебирая четки.

— Случается… — ответил я не сразу. — Но только там сельчанам труднее найти моллу, который бы согласился читать над усопшим молитву, как это делаете вы!

Багбани уловил упрек, прозвучавший в моих словах, и тихо проговорил:

— А какой вред приносит совершение траурного намаза, сынок?

— А какую пользу он приносит? — спросил я.

— Таков обычай. Это традиция, ее надо уважать.

— А от вредных привычек надо, по-моему, отказываться.

Молчавший все время Бахшали вдруг сердито вмешался:

— Будаг, ты соображаешь, что говоришь?!

— Я-то соображаю, что говорю, а тебе придется отвечать за свои поступки!

— В чем моя вина?

— Ты принимаешь участие в религиозных ритуалах.

Бахшали насупился:

— Мы живем среди мусульман, твои и мои родители были мусульманами, и надо уважать обычаи предков, если даже сам не веришь в религиозный дурман. Иначе люди от тебя отвернутся!

— Большевики — враги суеверий и мракобесия! — возразил я.

Бахшали